Виталий Трошин более 20 лет работает главным архитектором Воркуты. Настоящий знаток истории города, человек увлечённый и безгранично преданный идее создания процветающей заполярной «столицы мира», Виталий Алексеевич оказался ещё и человеком с интересной судьбой. Мы познакомились с ним во время нашей поездки в Воркуту в марте этого года. Наш разговор оказался таким долгим и содержательным, что вместить его в рамки одной обзорной статьи оказалось просто невозможно. Чтобы восполнить этот пробел, публикуем всё, что не попало в наш мартовский отчёт о поездке. – Первая палатка в Воркуте появилась 2 августа 1931 года. Фактически это и есть дата основания города, – рассказывает Виталий Трошин. – Но статус города был присвоен только в 1943-м, эту дату и считают днём основания Воркуты. Событие закладки города не отмечается. 1931 год всегда ассоциировался с ГУЛАГом. А в прежние времена лишний раз упоминать об этом было не положено. Воркута начиналась с рудника (Виталий Трошин делает ударение на первый слог. Так называется первое лагерное поселение на противоположном от нынешнего центра города берегу реки. Сейчас посёлок полностью заброшен – авт.). Здесь были землянки. Лагерей как таковых тогда не было. Первую узкоколейку начали строить в 1932 году, а закончили в 34-м. Когда говорят: по два человека под каждой шпалой – это про эту дорогу. Старая узкоколейка и сейчас видна на подъезде к Воркуте. А нынешнюю дорогу строили уже в 1941-1942 годах. Там тоже полегло народу. За один год около 40 тысяч погибло. Делали по зимнику. Летом всё переделывали и только в 1944 году сдали окончательно. А тогда, в 1931-м, заключённые два месяца плыли на баржах из Нарьян-Мара или Салехарда, а потом ещё 74 км на себе тащили провиант по тундре… В годы войны все эшелоны с воркутинским углём шли в Архангельск. Я долго не мог понять, почему. Потом уже начал изучать вопрос. Оказывается, весь северный конвой уплывал на воркутинском угле. Я иногда думаю, сопоставимо ли число жертв Воркуты с количеством погибших в блокадном Ленинграде? Насколько оправданны были эти жертвы? Мы ещё в 80-е годы придумали концепцию памятника погибшим узникам – лица людей, глядящих в небо. Нагромождение смертей, а маски все спокойные. Монумент до абсурдности велик, потому что трагедия не поддаётся логике. Здесь было больше всех лагерей. Через Воркуту прошло более двух миллионов заключённых. Мы создали молодёжные творческие мастерские художников из 22 стран мира, которые и будут работать над этим памятником. Хотим сделать, как костёл у Гауди в Барселоне, который строится сто лет. Отдадим каждому кусочек. Желающих очень много. В этом году приедут первые волонтёры. – Вас лично воркутинская трагедия коснулась каким-либо образом? Откуда вы родом? – Я родился в Баку. Мой отец в первые годы войны попал в плен и прошёл шесть фашистских лагерей – в Польше, Германии, Австрии, Бельгии. Из Бельгии бежал, перешёл границу и попал во Францию. Его взяли в плен американцы. И он ещё полгода просидел в американском лагере. После обмена пленными и возвращения на родину его отправили в лагеря в Баку. Там я и родился. Но я сам себя не отношу к детям репрессированных. Я считаю, что это перегиб. Из тысячи десять детей действительно пострадали. А остальные были такими же пионерами, как все. И я тоже. Когда отцу оставалось сидеть ещё два года, его перевели на поселение. Тех, кто соглашался ехать на урановые рудники на Украину, сразу освобождали. Он решился. Мы же с мамой поехали в Дагестан, пожили в Дербенте немного. А когда отец обустроился, переехали к нему. – Вот откуда у вас этот малоросский говор… – По отцу я помор, по маме – волжанин. Но когда мы приехали на Украину, так уж мне понравился украинский язык… Когда учился в школе, у меня по українськой мове було «пять», а по русской – «два». В семье я единственный человек, который говорил на украинском языке. Я даже спектакли играл в школе. Сейчас уже лет пятнадцать не был на Украине, но можу размовляти… (Мои скромные познания украинского не позволили понять окончание фразы – авт.). Меня и сейчас иногда просят: «Алексеич, поразмовляй, а то мы сами забувы, шо знали». – Вам, наверное, больно сейчас смотреть на то, что творится на Украине? – Плохо, что всё это происходит. Я считаю, это наша давнишняя недоработка. России надо было что-то предпринимать, когда ещё была оранжевая революция. А сейчас уже поздно. Пострадают русскоязычные люди. Мне жалко. Не будет там им жизни. Выезжать надо оттуда. Я иногда смотрю по интернету, что там размовляют на Украине. Я не скажу, что в Днепропетровске, например, где я жил, сильно стремятся к русским. Хотят спокойствия. Но я не услышал ни разу, что они желают присоединиться, хотя это действительно русскоязычная, лояльная к России территория. Остаётся молиться Богу, чтобы всё обошлось. – Как же вы из Украины попали в Воркуту? – Я циркач. Закончил цирковое училище. На Украине работал эквилибристом. Был достаточно успешным артистом. Думал, что это моё призвание. Получил направление в Ленинградский цирк на сцене. Выступал, потом «подорвался», порвал брюшные связки, шейный позвонок сломал. Надо было уезжать из Ленинграда, а уже не хотелось. Тогда только по распределению можно было попасть в большие города. В Ленинграде три года жил в подвалах с крысами, готовился в училище поступать. А в последний момент собрался и пошёл в Академию художеств. Всё сдавал хорошо, на «четыре-пять», русский – «двойка». Второй год поступаю: всё – «пять», русский – «два». На факультет архитектуры, кроме рисунка, живописи и лепки, надо сдавать математику, физику и русский. Шесть экзаменов. В третий раз пришёл. Та же история: все «пятерки», по русскому – «двойка». Там мне уже помогли. Увидели, как я настойчиво пытаюсь поступить, и разрешили подправить диктант. «Тройки» хватило. Ещё будучи студентом, я познакомился с Александром Ивановичем Шипковым – легендарным архитектором. Это уникальный человек. Он сконцентрировал меня на северной архитектуре. Когда я закончил академию, работал в Ленинградском зональном научно-исследовательском институте экспериментального проектирования. Шипков был там руководителем отдела. Мы занимались только Севером – проектировали Мурманск, Магадан, Норильск, якутский Мирный. В 1978 году за трубку «Удачная» в Якутии мы получили в Монреале золотую медаль. В Воркуту впервые попал в 1978 году как командированный. Проектировали вместе с Александром Ивановичем здание «Воркутаугля». Затем меня пригласили директором «Комигражданпроекта», а Шипкова – главным архитектором города. Потом его забрали в Москву. Я остался на двух должностях. Это был 1982 год. В 1985-м стал главным архитектором. В 2008 году меня пригласили поработать в Норвегию. Спустя год вернулся обратно в Воркуту на прежнюю должность. – Над чем работаете в настоящее время? – Воркута включена в республиканскую программу поддержки технопарков. Я в рамках этой программы занимаюсь новыми строительными материалами и технологиями на основе углеобогащения. Буду разрабатывать проект – небольшой квартал, как в Норвегии я делал, со своей котельной на брикетах. Изготовление из шлама. Это вторичное сырьё, за утилизацию которого приходится платить деньги. А мы его будем бесплатно вывозить и делать строительные материалы и брикеты. У этих брикетов КПД – 85-90 процентов от натурального угля. То есть почти один к одному, а валяется просто так. Для того чтобы квартал отопить, нужна котельная три на три метра. Я на примере этого квартала хочу показать, как дальше нужно развиваться. Не надо центральной водогрейной котельной и колоссальных мощностей… Кроме этого, есть много других проектов… Прихожу на работу в семь, заканчиваю в двенадцать – в час ночи. И так каждый день. Конечно, устаёшь от этих бумажных вещей – прокурорских проверок и прочего. Но я ловлю кайф от работы…

Источник