C 18 мая по 30 июня в Сыктывкаре работает выставка «Затаившийся город» — проект трёх художников из Санкт-Петербурга: Юрия Молодковца, Мити Харшака и Александра Антипина. Для последнего наш город и Республика Коми отнюдь не терра инкогнита. Антипин жил здесь с 1986 по 1990 годы, после окончания журфака ЛГУ работая фотокорреспондентом в газете «Молодёжь Севера». Пользуясь редкой возможностью пообщаться живьём, мы поговорили не только о современном искусстве, но и решили вспомнить всё.  – Александр, в твоей видеоинсталляции использованы обработанные аэрофотоснимки Ленинграда, сделанные в войну лётчиками Люфтваффе. Где ты нашёл эти фото? – В сети. Очень многие немецкие материалы стали в конце войны американскими трофеями. В том числе и эти фотоснимки. Немцы снимали с воздуха все города, интересовавшие их в ходе военных действий: Москва, Киев, Минск, Севастополь, Сталинград… Первый снимок Ленинграда сделан 6 июля 1941-го, спустя всего две недели после начала войны. Потом эти снимки пополнили фонды Библиотеки Конгресса США в Вашингтоне. И вот там нашёлся энтузиаст, сотрудник библиотеки, который периодически эти фотоматериалы сканирует и выкладывает в сеть. Можно даже заказать, заплатив, какие-то конкретные снимки. Это очень интересно: получаешь скан, к примеру, Москвы 1941 года, и накладываешь на современную карту в Googlemaps, чтобы сравнить – как было и как стало. Поразительно, но и тут немцы проявили крайнюю педантичность. Представь себе, они даже подсчитывали, периодически снимая места массовых захоронений, количество погибших в блокаду ленинградцев. – Чем обусловлена роль этих снимков в видеоинсталляции? – Дело в том, что я использую отрывки из романа Константина Вагинова 1929 года «Козлиная песнь». Это о том, как Петербург-Петроград превращался в Ленинград. Сам Вагинов умер в 1931 году. А не умер бы – то наверняка расстреляли бы… Вот я и искал снимки города примерно того периода. А текст читает и появляется в кадре молодая, но уже известная в Питере актриса БДТ Полина Толстун. – Как Сеть влияет на современное искусство? – Во-первых, в плане распространения информации и идей. Раньше ты сидел, что-то делал, потом показывал сделанное публике. Сейчас идеи приходят одновременно в десятки, если не сотни голов. Тебе кажется, что ты придумал что-то первый, а на следующий день это уже всеобщее достояние. Такая мировая деревня. – Сбывается старое предсказание о смерти автора… – Да. По крайней мере, автор отходит на второй план.   – Много ли в Питере видео-художников, подобных тебе?  – Дай бог, если десяток наберётся. Зато фотографы сейчас – все. Особенно девушки, такие модные: камера в тон платья… Проблема ещё и в том, что галереи не проявляют к видео почти никакого интереса, так как никто в России не купит видео, а задача галереи – продать работу. Картины продавать легче. – Несколько банальных вопросов, но в данном случае от них никуда не деться. Когда ты приехал сюда впервые в 1986 году, какое впечатление на тебя произвёл Сыктывкар? – Маленький город, деревянные домики, низкое небо в тучах – приехал в августе, но было очень холодно. Одна главная улица, идущая от вокзала. Поселился сначала в гостинице «Сыктывкар», на самом верхнем этаже – видел оттуда весь город. Там прожил месяц, больше нельзя было. Потом в «Югор» перебрался, и через пару недель мне дали комнату в общежитии: всё-таки накладно было редакции платить за гостиницу. – И каково первое впечатление от Сыктывкара нынешнего? – Сейчас, конечно, город изменился очень сильно. Сыктывкар теперь большой город, застроился весь. Даже в центре вроде многое то же самое, но ощущение совсем другое, нежели тогда. Обнаружил, что кинотеатр снесли, куда я часто ходил… У «Югора» тогда была граница города, а сегодня прогулялся – уже много новых построек. Тут рядом даже что-то похожее на таун-хаус, но с видом на овраг. Вообще, застройка довольна беспорядочная, видимо, плана нет. – Генплан-то есть – утверждён года четыре назад. Но тоже какой-то сумбурный: хотели даже мост через Сысолу строить, но в конце концов одумались…К сожалению, совсем недавно газета «Молодёжь Севера», где ты работал, прекратила издаваться. – Да, знаю. Тогда весёлая редакция собралась в «Молодёжке». Такие же, вроде меня, понаехали по распределению – из Москвы, Ленинграда, Свердловска. Посиделки шумные бывали. Помню, через год после меня приехал Дима Аркатовский, большой любитель весёлых компаний. В общем, работа плавно перетекала в «симпозиумы». Впрочем, в хорошем коллективе это не мешает творчеству. Фотографам – у нас на всех была одна фотолаборатория на первом этаже Дома печати – выдавали технический спирт, для ускоренной проявки и сушки плёнки. Сначала по литру в месяц, потом, в пору антиалкогольной кампании – по пол-литра. Я его не пил, но некоторые пили. Спирт был универсальной валютой: один из коллег расплатился за ремонт квартиры спиртом. Я выменивал спирт на фотобумагу. – Помнишь, как ты сказал главреду «Молодёжки», что тебя раздражает его комсомольский значок? – Да, было дело. Чуть ли не уволили тогда меня. – Ты вообще тогда прослыл в редакции убеждённым антисоветчиком. Некоторые из знакомых признавались потом, что именно ты им открыл глаза на происходившее в стране в конце 1980-х. – Надо же!.. Но я действительно никогда не любил советскую власть. Сейчас это, конечно, потеряло актуальность. – Расскажи, как в «Молодёжке» возник тематический разворот «Камертон», ставший тогда для местных поклонников современной музыки одним из ручейков информации. – «Камертон» появился не сразу. Конечно, я ходил на всякие концерты и тусовки, фотографировал, освещал их. И уже к концу 1987 года не откликнуться на эту тематику некой регулярной рубрикой было невозможно. Я и предложил такую рубрику. Помню, 1988 год оказался богатым на события: рок-фестиваль, приезд «Зоопарка». Здесь же, в «Югоре» с Майком Науменко записал глобальное интервью – о чём только не поговорили. – Знаешь, и ДК «Металлист» снесли… – Да, я уже видел там огромный жилой комплекс. Наверно, «Металлист» отслужил своё, но поскольку с ним много чего связано, то конечно жалко, что снесли. – А сейчас какие отношения у тебя с музыкой? К примеру, есть ли заказы на видео к музыке или каким-то саундтрекам? – Конечно. Теперь мне интереснее следить за электронной музыкой. Я иногда беру детройтское или чикагское техно, сплошь минорное, или берлинских электронщиков, и делаю к музыке видео. Наши как-то не подходят – у них а ля советская электроника, весёлая, порой откровенно танцевальная. А я люблю мрачняк. Сейчас одно видео отобрано для показа в рамках параллельной программы биеналле в Венеции. Музыка моя, пригодился курс фортепиано в детской музыкальной школе. – К моменту возвращения в Ленинград ты соскучился по нему? Расскажи, где и кем работал в девяностые годы. – Конечно, к 90-му году соскучился по Питеру. Работал тем же, кем и здесь – в газетах и журналах. Как только вернулся – в журнале «Сеанс». Он, кстати, до сих пор выходит. Плюс сотрудничал с университетом, тоже по части выпуска различных изданий. – Как тебя занесло в журнал «ОМ»? – Я хотел попробовать поработать там ещё в девяностых, уже вёл переговоры, но в результате дефолта 1998-го всё накрылось. К 2000 году я работал в финском издании «Активист» – аналоге «Афиши» и «Тайм-аут». Финны хотели сделать глобальный бренд: покупали по всей Европе местные издания и перепрофилировали их. Единственной страной, где тогда нечего было покупать, была Россия – здесь всё только создавалось. В «Активисте» со мной работала журналистка Дарья Шухтина. Потом она уехала в Москву, в «ОМ», и в 2001 году предложила: «Не хочешь арт-директором у нас поработать?» К тому моменту из «ОМа» ушла практически вся команда Олега Григорьева. Его сменил Анзор Канкулов. Потом вернулся Григорьев, и журнал ещё какое-то время издавался, пока на обложке не появился «избитый Филипп Киркоров»: загримировали похожего актёра, нарисовали фингалы и кровоподтёки. После этого журнал и закрылся. Хотя, очевидно, просто пришло время. «ОМ» и «Птюч» – чисто поколенческие явления, аналоги можно найти в любой стране. Поколение вырастает – журнал умирает. – Комфортно жилось в Москве тебе – петербуржцу? – Нормально. Мне только воды не хватало – вместо Финского залива и Невы речушка какая-то дохлая. – Ты сейчас какой-то редакторской деятельностью занимаешься? – Не особенно. Как раз в Москве меня на это и подсадили: стал читать стопками английский журнал Digital Art. Купил видеокамеру и когда вернулся в Питер, всерьёз занялся видео-артом и всем сопутствующим – 3D-графикой, анимацией, композитным видео, программированием и так далее. – Помню, ты интересовался философией, особенно немецкой XIX века. – Да. Ницше, Шпенглер, Шопенгауэр. Не только немцы, но и русские. Тогда сразу стало много печататься книг, которые до того вообще в Союзе не выходили. Помню, учась в университете, я писал реферат о Бердяеве в рамках курса «История КПСС»! Но чтобы взять почитать того же Бердяева, приходилось чуть ли не к ректору идти за разрешением. Позже, именно в Сыктывкаре я собрал библиотеку и увёз потом в Питер – целый железнодорожный контейнер. Но это и был такой литературоцентричный период в Союзе. Сейчас интересны другие философы и теоретики – связанные с актуальным искусством прежде всего. Сюзан Зонтаг, например, и её работа о фотографии. Есть ещё такой австриец Петер Вайбель. В молодости он прославился как один из венских акционистов: его водили, как собачку, на поводке – Олег Кулик был вторичен. Сейчас Вайбель серьёзный и респектабельный, директор художественного музея в Дюссельдорфе и автор отличных теоретических работ. Например, «10 + + программных текстов для возможных миров». Нравятся два американских цифровых художника – Майкл Янг и Майкл Сина. Оба у меня в друзьях на «Фейсбук» – вот тоже примета эпохи. Вначале нулевых они совершили визуальную революцию, впервые использовав абстрактную 3D-графику как художественное средство. Что касается видео-арта, очень интересны две европейские студии, Physalia Studio и Dvein – испанцы из Барселоны. У адептов постцифровой культуры есть и свой фестиваль под названием Offf. – Твоя дочь, насколько мне известно, родилась в Сыктывкаре незадолго до вашего с супругой отъезда в Ленинград. – Алина родилась в Сыктывкаре, но уже через пару месяцев мы уехали в Питер. – А теперь она студентка в Лондоне и левая активистка. – В Манчестере. В Лондоне она окончила школу. А в Манчестерском университете собирается стать магистром политических исследований. Работает в «Гринпис» и как сама себя называет, «зелёный анархо-коммунист». Для меня это, конечно, странно – приехать из России, чтобы… Ну вот, дети всегда идут другим путём. Вообще, она стихи неплохие писала, уже там, учась в школе, на трёх языках говорила и писала – русском, английском и испанском. Чего вдруг в политику потянуло, я не знаю. Друзья у неё там тоже все анархисты. И хотя она уже начинает успокаиваться с возрастом, но бывает, общаемся в сети, она вдруг пишет: «Папа, пока! Я побежала на протест». – А когда Алина уехала в Англию? – Десять лет назад, вскоре после моего развода с женой. – Потом Алина бывала в России? – Когда в школе училась, то приезжала. – Твоя дочь хотела бы увидеть город, в котором родилась? – Раньше часто писала, что хотела бы сюда приехать. И там знакомым рассказывала, что родилась в Сыктывкаре. Но в последние годы всё реже у неё звучит не то что «Сыктывкар», но даже и «Россия».  Справка Александр Леонидович Антипин родился в 1956 году в Саратовской области. В 1986 году окончил факультет журналистики Ленинградского госуниверситета. В 1986-90 годах – фотокорреспондент газеты «Молодёжь Севера». Медиа-художник.   Лица из прошлого   На выставке    

Источник