Фантасмагория, лишь отдалённо напоминающая что-то, происходящее в Коми «Всё-таки нужно предложить Верховному публичную рубку рук иллюзионистам», – в который раз думает Зябликов. Минут через десять соберётся ЧАК – Чрезвычайный антииллюзорный комитет. Совсем обнаглели: новейшей страшной заразой – тшакаином – торгуют, уже не прячась. Особенно свирепствует картель иллюзионистов из Уквы. Один из уквинских тшакаиновых баронов, Терехов, установил рекламу невиданного ранее, всепожирающего галлюциногена в самом центре Самовара, в двух шагах от сарая сатрапа и дивана. Шайтан!..   Зябликов поднялся из-за массивного стола карельской берёзы и подошёл к окну кабинета. Внизу, на скованной морозом площади, уже стоит высокая и стройная новогодняя ель. «Какие шишечки на ей…» Мысленное течение пошловатого припева прерывает нечто любопытное: верхушка ёлки, вдруг обламываясь, падает на снег и едва не задевает одного из сикхов с бензопилой – скульптора по льду. «Символично», – думает новый хозяин просторного кабинета и с грустью, смешанной с презрением, вспоминает об участи своего предшественника. Каким же нужно быть идиотом, чтобы променять величайшее наслаждение честного служения народу и Верховному Диктатору на… «Горе всякому, который копит состояние и подсчитывает его, думая, что богатство увековечит его», – цитирует Зябликов вслух аяты Корана. Новый сатрап назначен в Самовар вместо Славака Ибн Маклака. Тот годами воровал и собирался бежать из Руссии. «Сразу на двух самолётах», – с глупой иронией написал один местный щелкопёр (журналистов новый сатрап недолюбливает). Зябликов улыбнулся: он-то знает, зачем понадобился шайтану второй джет. В салоне демонтировали почти все кресла, потом подогнали два небольших фургона и погрузили на борт гигантскую коллекцию дорогущих часов Ибн Маклака. «Будет отвлекать вас страсть к приумножению…» Хвала Аллаху, Ибн Маклака задержали. Едва ли не в последний момент – уже в аэропорту. Теперь в кутузке лефортится. А ты не воруй!..     Мысли Зябликова вновь обратились к самому себе. Потом опять к назойливым акулам пера. На днях один щелкопёр, вернее, щелкопруша, тиснула, что на поклонение волосу Пророка шёл не со всеми. «Зябликов отделился от народа», – вот ведь как!.. Не я, милая, отделился. Меня выделило из моего народа высокое предназначение. И назначение. Получить бы новое до того, как эта тихая заводь начнёт казаться полной, совершенно круглой дырой… А пока – вот я, Сократ ибн Анталь Зябликов, ваш новый сатрап, прошу любить и жаловать. Я же постараюсь (в рамках полномочий, разумеется) быть милостив в радости и справедлив во гневе. А пока побегайте в противогазах – ещё никому не мешало. А если завтра война?.. И ведь найдётся сахаффи* и напишет, что я всех замучил воображаемыми газами! Ну что за край! Сплошной тшакаин и больше ничего… Зябликов устало развернул новейшую умницу (подарок единственной до сих пор жены) и вызвал пастыря. Личный пастырь, общение с которым дарит кроме прочего лёгкие иллюзии – привилегия сатрапов и высшей бюрократии страны. Зябликов придал своему пастырю черты Верховного Диктатора – узко посаженные добрые глаза и прогрессирующую лысину, несомненный признак ума и мужской силы. Позже, общаясь с коллегами, Зябликов понял, что почти все срисовали своих пастырей с образа Верховного, и испытал укол прямо-таки детской ревности. Пастырь – не Пифия, в наводящих вопросах не нуждается. Считывает («Понимает», – любят поправлять яйцеголовые из Сколковой долины) состояние и думы своего ведомого. Как почти всегда, пастырь был краток: «Это наша с тобой биография». «Не озябнуть бы здесь…», – успевает подумать Зябликов, прежде чем девичий голос новой мажордамы (эта ожившая матрёшка уж приятнее той высохшей сопли) сообщает, что все члены ЧАК в сборе. Можно начинать. *журналист (араб.)

Источник