Об этом Светлана Алексиевич заявила накануне в минском креативном пространстве «ЦЭХ», где прошла открытая дискуссия с ее участием «Время для нон-фикшн: речь о стране и литературе». На встречу пришло более сотни человек, вопросы задавали все желающие. Радио «Свабода» публикует некоторые рассуждения и ответы Светланы Алексиевич. О предчувствии войны «Когда я собирала материал для книги» Время секонд-хенд «, я очень много ездила по Украине, была в Казахстане, Сибири, Москве. И когда я рассказывала своим российским друзьям, что я там видела и слышала, они говорили: «Светлана, это все прошло, сейчас демократия, все это необратимо, это у вас в Беларуси еще такое возможно. А у нас все в прошлом». Ну и что мы видим сейчас? Откуда вылезла вся эта дренмучесть, вся эта ненависть? Страна превратилась снова в изгоя. И это, по-моему, страшнее и опаснее того, что было при Советском Союзе. Потому что те люди, которые сейчас у власти, они даже менее образованные и не сдерживаемые никакой идеей, никаким марксизмом-ленинизмом, который все же загонял мысли в некие рамки. А тут — законы шпаны, законы денег, законы невежества».  Об империи и отношении к россиянам «Я думаю, что империя еще не ушла.  И лично у меня очень тревожное ощущение, что без крови она не уйдет. То, что война будет в Украине — это несомненно.  И то перемирие, о котором договорились в Минске, — оно ненадолго.  И от того, что я слышала от людей в России, у меня все время было предчувствие возможности гражданской войны в самой России. Развалилась великая страна. Но основная махина — Россия — осталась. И мир недолго прожил с наивностью и романтизмом. Я помню 1989 год, когда разрушили Берлинскую стену. Мы с подругой заблудились в Берлине и спросили у пожилой пары, как пройти туда, куда нам нужно было. И когда они узнали, что мы русские — стали нас целовать, обнимать. Они не разделяли нас на белорусов, русских.  Сейчас все наоборот.  Некий итальянский ресторатор вывесил объявление: «Русских не обслуживаем». Сейчас опять испугались: что в этой бездне, где есть ядерное оружие и полностью безумные геополитические идеи? Да еще отсутствие понятия о международном праве, о хрупком мире, который едва наступил? Это очень сложные процессы. Я недавно приехала из Москвы и была очень взволнована. Вроде бы умные интеллектуалы, писатели — и откуда этот патриотический угар, это ненависть и к Европе, и к прошлому, и к тому, что произошло? Это страшно.  В России идет очень опасный процесс. Будет большая война. А большая война еще больше провоцирует человеческую природу. Мне кажется, у белорусов это не так. Рядом с нами Европа, мы очень патриархальная страна, и христианская культура играет свою положительную роль. У нас нет этой стихийности, этой вольности даже в менталитете.  Это совсем другой мир. Не знаю, как вы, но я живу с чувством поражения. Та наивность и романтизм 1990-х, что завтра будет другой мир, что автобусы повезут нас в прекрасное будущее, прошел… » > — У вас украинские корни. Переживаете, болит за Украину? — Не то слово … Вчера я полчаса плакала.  После того, что я видела на войне в Афганистане, после того, что я слышала от героев своих книг, мне заплакать тяжело… Но я открыла интернет, и там было видео: большие рефрижераторы ехали по всей Украине и оставляли гробы. И на многие десятки километров вдоль дороги люди стояли на коленях. Знаете, это невозможно… Я вглядывалась в лица этих людей. Это были грузно советские люди: мужики, по которым видно, что пьют, женщины, которые все тянут на себе… Стояли на коленях и дети, которые, не дай Бог, еще доживут до войны. Я смотрела на эти лица и думала: красный человек еще не ушел, и это прощание будет еще очень долгим. Украина сегодня — пример для всех нас. Вот это желание проститься с прошлым окончательно — достойно уважения. Я писала предисловие для книги, которую собрала Оксана Забужко, где люди говорили, почему они шли на Майдан. Я читала это и думала: вряд ли у нас на таком уровне это говорили бы. И не могу сказать, что наши люди на это неспособны. Просто такая неразбуженность.  А там была возбужденность людей. Они были разбужены ото сна, так можно рассказывать только в состоянии возбуждения. В Украине происходит нечто главное для всех нас, главный ответ на какие-то вопросы, а у нас не хватало сил, ни интеллектуальных, ни народных. А они это сделали, хотя им дорого это обошлось, но они это сделали. — А в Беларуси скоро будут изменения? — Нет, нет.  Не скоро. — О чем сегодня следует говорить и писать в первую очередь? — У каждого писателя свой путь: кто пишет об этом, кто — о другом.  Если говорить о моем пути, 30 лет я занималась изучением того, кто мы: красная идея и красный человек — что это было. Но все равно интересовали меня вещи более глубокие: что такое вообще — человек?  И вот сегодня новые идеи моих книг — о любви и о старости — это вообще про человеческую жизнь, кто мы такие? Зачем? Как? Это те вопросы, которые мы себе никогда не задавали.  Были войны, Чернобыль, Афганистан… Никогда не было у нас разговоров о счастье, о любви, это то, что за пределами нашей культуры. — Чего ждать от Вас в этом году? Будет ли новая книга? — От меня — нет. Я очень долго пишу свои книги. Услышать звук времени, услышать дух, уловить образ — для этого нужно очень много времени. Несмотря на то, что моя новая книга теперь выходит во многих странах, я много езжу, — но, как только у меня случается пауза, я записываю людей, разговоры с ними, и вот по этим темам, которые меня интересуют, — хочу понять звук. — Много времени вы уже на родине, до этого много лет жили в Германии, Швеции, Италии. Не устали на родине? Не хочется ли уехать снова? — Нет, я никуда не хочу уезжать, я уже приехала. Я буду жить здесь. Ну, а туда я очень часто и много езжу, поскольку выходят книги, спектакли, фильмы. Но я хочу жить дома, мне здесь нравится, мне нравятся наши люди. Чтобы писать, нужно жить здесь. Хотя то, что происходит вокруг, пугает меня. К тому же, ситуация вокруг тревожная: война, и все это так близко. По-моему, нас ждут очень большие испытания. — Вы ушли от советского менталитета, а от российского никак еще не можете избавиться. Вернетесь ли вы в лоно белорусского языка и в лоно белорусской культуры? — 20 лет мне задают один и тот же вопрос… Я очень болею за белорусский язык и культуру, и очень хотела, чтобы это была отдельная независимая страна, и чтобы она уцелела в этом ужасе, который надвигается, и мы ничего не можем сделать. Но я родилась в то время, когда была эта утопия, я шла за ней, и утопия разговаривала на русском языке. Сделать то, что я сделала, на белорусском языке было невозможно. Я занималась целым огромным советским миром. В этом вопросе, который вы задали, есть ощущение, что мы не можем пустить себя в большой мир, а он говорит на многих языках, разговаривает по-разному. Когда я читаю Памука, для меня важно то понять о человеке, когда я читаю Зарецкого, также для меня важно понять что-то о человеке. И сам язык для меня уже не существенен, поскольку я не буду уже писать на белорусском языке. Но я в этой культуре, и, думаю, для этой культуры я уже нечто сделала. видео: «Наша ніва»

Источник